Преступление Сильвестра Бонара. Остров пингвинов. - Страница 197

197

...

Я только что была у господина дез Илетта, живущего близ Нового моста, на чердаке, где его сам черт не найдет; он вынужден зарабатывать себе на хлеб, делая картонных паяцев. В его суждениях много здравого смысла, вот почему я передаю вам наиболее существенное из того, что он говорил мне. Ему не верится, что настоящее положение вещей продержится долго. Он не думает, что конец нынешнему порядку наступит только с победой коалиции, и события, по-видимому, подтверждают его мнение: вы ведь знаете, что за последнее время вести с войны далеко не отрадны. Он считает более вероятным исходом восстание простонародья, восстание, в котором сыграют видную роль и женщины, еще глубоко приверженные религии. Он полагает, что ужас, внушаемый Революционным трибуналом, вскоре объединит всю Францию против якобинцев. «Этот трибунал, — заметил он шутя, — который судит французскую королеву и разносчицу хлеба, похож на Вильяма Шекспира, столь любезного сердцу англичан…» По его мнению, не исключена возможность, что Робеспьер женится на дочери короля и провозгласит себя протектором королевства.

Я была бы вам весьма признательна, милостивый государь, если бы вы прислали причитающуюся мне сумму, а именно тысячу фунтов стерлингов тем путем, каким вы всегда это делаете, но остерегайтесь писать господину Морхардту: его только что арестовали, посадили в тюрьму…

— Господин дез Илетт делает паяцев, — заметил Бовизаж, — это ценная примета… хотя у нас в секции немало мелких ремесленников такого рода.

— Это напомнило мне, что я обещал принести куклу моей младшей дочке, Натали, — сказал Делурмель. — У нее скарлатина. Вчера показалась сыпь. Болезнь эта не опасная, но требует ухода. А Натали очень умный ребенок, развита не по возрасту, но здоровье у нее слабое.

— У меня, — сообщил Гено, — один только мальчик. Он катает обручи от бочек и пускает воздушные шары, надувая бумажные мешочки.

— Дети чаще всего забавляются предметами, не имеющими ничего общего с игрушками, — заметил Бовизаж. — Мой племянник Эмиль — очень смышленый семилетний мальчуган — целый день возится с кубиками, сооружает из них постройки. Не хотите ли?..

И Бовизаж протянул делегатам раскрытую табакерку.

— Ну а теперь пойдемте прихлопнем нашего молодчика, — сказал Делурмель, носивший длинные усы и свирепо вращавший глазами. — Я сегодня не прочь позавтракать потрохами аристократа и запить их стаканом белого вина.

Бовизаж предложил делегатам отправиться на площадь Дофина, в лавку его товарища Дюпона-старшего, который, по всей вероятности, знает дез Илетта.

Они шли в сопровождении четырех секционных гренадеров, дыша прохладным воздухом.

— Видели вы «Королей на Страшном суде»? — спросил спутников Делурмель. — Пьесу стоит посмотреть. Автор выводит в ней королей Европы, укрывшихся на необитаемом острове, у подножья вулкана, который в конце концов поглощает их. Произведение патриотическое.

Делурмель указал на углу улицы Арле на тележку, блестевшую, точно внутренность часовни; ее толкала старуха в клеенчатой шляпе, надетой поверх чепца.

— Чем она торгует? — спросил он.

Старуха сама ответила:

— Вот, взгляните, господа. Выбор у меня большой: четки всех сортов, нательные кресты, образки святого Антония, плащаницы, платки святой Вероники, Ессе homo, Agnus Dei, охотничьи рога и кольца святого Губерта и всякие предметы для благочестивых людей.

— Да ведь это настоящий арсенал фанатизма! — возмутился Делурмель.

Он решил обстоятельно допросить старуху, но та на все его вопросы отвечала одной и той же фразой:

— Сынок, вот уж сорок лет, как я торгую этим товаром.

Один из делегатов Комитета общественной безопасности, увидав проходившего мимо солдата, приказал ему, к удивлению старухи, отвести ее в Консьержери.

Гражданин Бовизаж заметил Делурмелю, что, собственно говоря, арестовать торговку и отправить ее в секцию должен был бы Наблюдательный комитет и что вообще никто не знает, какой политики следует придерживаться относительно бывшего культа, чтобы действовать согласно видам правительства: надлежит ли все разрешать или же все запрещать.

Подходя к мастерской столяра, делегаты и комиссар услыхали яростные крики, скрип пилы и громкое шуршанье рубанка. Это ссорились столяр Дюпон-старший и его сосед, консьерж Ремакль. Причиной ссоры была гражданка Ремакль, которую неодолимая сила постоянно влекла в столярную мастерскую, откуда она возвращалась домой вся в стружках и опилках. Оскорбленный консьерж толкнул ногою собаку столяра как раз в ту минуту, когда его дочь Жозефина нежно обнимала Мутона. Возмущенная Жозефина накинулась с проклятиями на отца, а столяр вне себя от гнева заорал:

— Негодяй! Не смей бить мою собаку!

— А ты, — ответил Ремакль, замахиваясь на него метлой, — не смей…

Он не докончил фразы: фуганок столяра пролетел у него над самой головой.

Заметив издали гражданина Бовизажа в сопровождении делегатов, он устремился к нему навстречу.

— Гражданин комиссар, будь свидетелем, что этот разбойник чуть не убил меня! — крикнул он.

Гражданин Бовизаж, в красном колпаке, отличительном признаке занимаемой им должности, умиротворяюще простер свои длинные руки.

— Сто су тому из вас, — сказал он, обращаясь к консьержу и к столяру, — кто укажет местонахождение подозрительной личности, разыскиваемой Комитетом общественной безопасности, — бывшего дворянина дез Илетта, делающего паяцев.

197